«Руководитель пострадавшей от нацизма страны никогда еще не проявлял такого понимания мотивов Гитлера»

– После конца путинского режима пышно расцветет жанр воспоминаний чиновников, пресс-секретарей и госжурналистов, как им приходилось охреневать, а потом расхлебывать выходки своего босса (такой жанр появился после Ельцина, но тут будет побогаче и пострашнее), – пишет Баунов. – Например, будут рассказывать, как все охренели, а потом расхлебывали, когда начальник вдруг заговорил, что Польша вынудила Гитлера напасть и, в сущности, сама виновата, и что совсем не случайно он с нее и начал.

И как потом пришлось под это подстраиваться в заявлениях и учебных программах, и одновременно (это же после конца) всё это безобразие улаживать, сглаживать и стараться не замечать. Хотя не заметить трудно — это ж не одна оговорка, а целая стройная система в подробном изложении.

«Гитлер упрашивал их отдать мирно – поляки отказались», «Польша вынудила, Гитлеру ничего не оставалось», «Польша сама стала жертвой той политики, которую проводила», «Россия (по пакту Молотова-Риббентропа) вернула свои исторические территории», «Польша получила исконно германские территории», «ей опять вернули выход к балтийскому морю, Данциг, который стал называться по-польски Гданьском», ну и сами поляки, которые всё интервью вечно кого-то ополячивают.

Всё это не имеет прецедентов в российском и советском политическом языке за исключением короткого периода сближения СССР с Гитлером.

Но ведь риторические сближение с крайне-правыми диктатурами старой Европы сейчас и происходит. Жалобы на Запад, англосаксов, либеральное разложение, несправедливый мировой порядок, борьба с безнравственностью, моральным упадком и дегенеративным искусством, маскулинный традиционализм, культ воинов и великих предков характерны для ультраправых европейских диктатур, и самих Германии и Италии, и их поклонников в версиях помягче, вроде Франко, Салазара и греческих полковников.

Даже антикоммунистический компонент есть (Ленин на пустом месте создающий Украину и надеюляющий ее правом выхода после того как в вагоне австрийского генштаба приехал разваливать страну).

Причины такого выступления понятны.

1. Если сам ведешь агрессивную войну, тянет поискать справедливые резоны в поведении других агрессоров.

2. Очень типично для российского режима зеркалить движения противников, в данном случае поляков: обвиняете, что СССР вместе с Гитлером развязал Вторую мировую, кто как обзывается, тот сам так называется, вы с ним ее и развязали.

3. Общая пацанская, дворовая культура, склонная оправдывать агрессию неуступчивостью жертвы (мог бы мелочь отдать) и переносить вину с насильника на жертву («а что она так оделась», «а что он так на меня смотрел»).

4. Эстетические симпатии многих российских мужчин среднего и старшего возраста к фашизму, с которыми, думаю большинство так или иначе сталкивалось.

Для носителей таких симпатий нацистская Германия, безусловно — враг, страшный и заслуженно побежденный, но, в отличие от «англо-саксов», враг прямой, открытый, и поэтому по-своему благородный, к тому же притягательный своей мощью, порядком, оружием, формой, Рифеншталью, сочетанием эффективной государственной машины и высоких, пусть и ложных, идеалов, не вот этот весь капитализм.

Отсюда один шаг до некоторого сожаления, что такая красота погибла зазря, а могла бы послужить чему-то хорошему. К этому образу мыслей эту категорию подталкивал и официальный антиамериканизм и полуофициальный антисемитизм СССР, а также травма распада Союза, породившая своего рода вневременную солидарность проигравших.

Опять же битый враг, в отличие от еще не битого, не вызывает такого кипения желчи.

5. Отсюда известный феномен популярности Штирлица — нашего человека в нацистской форме, окруженного сложными, не схематичными нацистами, которых, кажется. немного переделать, и они с нами могли бы заняться чем-нибудь полезным, той же борьбой с Западом — тем более, что главный грех нацистов в «Семнадцати мгновениях» — их попытка договориться с Западом и ускользнуть от разгрома нами.

Отсюда же легкие, едва слышные позднесоветские и постперестроечные разговорчики, о том, что главная ошибка Гитлера, что пошел против СССР, а если б не пошел, в интересном бы мы жили мире, давшие в том числе антиутопический мир Сорокина в «Голубом сале» и массу альтернативно-исторической беллетристики (впрочем, не только у нас).

 6. Знакомство с источниками, которым явно увлекся Путин («я видел документы») приводит к релятивизации большой картины. То, что с расстояния кажется борьбой против абсолютного зла, в документах (тех же посольских депешах), да и просто газетах того времени выглядит как текущая геополитика, ну а где текущая геополитика, там и размен Данцигского коридора уместен, и «Польша вынудила».

За этим перечислением причин не стоит упускать вот этого взятого рубежа, он поразителен.

Официальная Германия упорно настаивает на том, что она одна виновата в развязывании Второй Мировой войны и не принимает предложений от посткоммунистических стран добавить к своей вине советскую.

Зато руководитель России, страны бесконечно пострадавшей от нацизма, где готовы искать его оправдание даже в фотографиях на нумизматических сайтах, никогда еще со времен кратковременной и не очень искренней дружбы СССР с Германией в 1939-1941 гг. не проявлял такого понимания мотивов нацистского руководства и не подстилал ему соломку разделенной с другими ответственности.